Музыкальное приношение учителю Евгению Владимировичу Haзайкинскому — 75. Несколько поколений консерваторцев знают его как оригинального ученого-мыслителя и педагога, более 20 лет возглавлявшего кафедру теории музыки. Те, кто постарше, помнят Лабораторию музыкальной акустики и царившую в ней атмосферу бескорыстного научного поиска. Стали легендарными «Акустические среды», где в числе активнейших «генераторов идей» был и Евгений Владимирович. Благодаря его замечательной памяти и эрудиции мы знаем, как бурно развивалась наука о музыкальном звучании в XX веке, как отечественные исследователи и практики (Л.С.Термен, А.А.Володин, Е.А.Мурзин) дерзновенно расширяли возможности звуковой техники. Рано обнаружившаяся у ученого тяга к универсализму в понимании музыкальных явлений совпала с наметившейся в мировой науке рубежа 1950-60-х гг. тенденцией к междисциплинарным контактам. В выигрыше оказалась музыка: ее внутренняя специфика видится Е.В.Назайкинскому более богатой и сложной, чем та, которой учит школьная теория. Сам он в предисловии к «Логике музыкальной композиции» (1982) так характеризует непростую ситуацию, сложившуюся в теории музыки и практике музыкального анализа: «В процессе общения с молодыми музыкантами, студентами автору не раз приходилось наблюдать, как хитросплетения контрапункта, изобретательность узоров фактуры и яркость гармонических красок вдруг заслоняют от их увлекающегося анализом сознания глубинные, сокровенные, потайные ходы, по которым движется музыкальная мысль, как слишком большое приближение к материальной и технической стороне произведения искусства неожиданно оборачивается удалением от него и притом таким, что музыканты не замечают самой сути, не слышат музыки (выделено мной.—Д.Ч.), хотя в то же время прямо-таки непосредственно ощущают слухом, пальцами, зрением поверхность ее звукового тела». Но что значит «слышать»? По Е.В.Назайкинскому, это означает за звуками и паузами угадывать, улавливать запечатленные в них психологические модусы.
